Третья неделя — стилизация.
Из ненаписанной повести «Пять теннисистов, предавшихся любви»
Санада, Юкимура, Атобэ
g, драббл, любовь и теннис
Поливанов, попытка стилизации под повесть Ихары Сайкаку «Пять женщин, предавшихся любви»
Повесть о Гэнъитиро из Канагавы
Лучший теннис в Канагаве!
Жил в Канагаве...
Жил в Канагаве городской чиновник Санада Гэндзиро, был он уважаем коллегами и горожанами, и было у него два сына — старший уже нашел себе женщину по душе и уехал в столицу, а младший Гэнъитиро покуда учился в школе. Шла ему пятнадцатая весна. Говорили, будто красотою своею он превосходил самого поэта из Исэ, а по силе мог сравниться с самим алым демоном войны. Вставал он, чуть небо окрашивалось золотом предрассветной дымки, всегда в одно и то же время. Умывался ледяной водой и шел тренироваться в додзе. Крепко держали руки его бамбуковый меч. Точными и сильными были его удары. Но не только в технике владения мечом он преуспел, в теннисном клубе, в котором состоял Гэнъитиро, его боялись и уважали. О его силе и скорости слагали легенды. Был он быстр, как ветер, тих, как лес, разрушителен, как огонь, и непоколебим, как скала. За что и прозвали его Императором.
Сколько женщин пленилось его мужественной красотой! Некуда было ему складывать надушенные письма с сердечными признаниями. Кому же отдаст он свое сердце, гадали соседи. Но холоден и молчалив был Гэнъитиро, ни одной не написал в ответ ни строчки. Сама Оно-но Комати не смогла бы разжечь огонь в его сердце. Мало кто знал, но уже горела в его сердце страсть к юноше по имени Юкимура Сэйити, капитану их теннисного клуба. Изящным и тонким был Сэйити, словно молодой бамбуковый стебель. Так он был хорош собою, что невольно залюбуешься! Но не стоило обманываться внешней хрупкостью Сэйити. Так он был силен и опасен на корте, что прозвали его Ребенком Бога. Говорили, то бог войны Хатиман отдал своего сына на воспитание в мир людей.
Часто оставались они с Гэнъитиро вдвоем после тренировок, прятались от дождя под одним зонтом. Друг для друга не пожалели бы и жизнь отдать. Схоронившись от людских глаз, обменялись они клятвами и лишь ждали удобного случая, чтобы соединить свои изголовья, объятые любовным томленьем. Но «нет ничего более превратного, чем жизнь человеческая, более жестого, чем человеческая судьба». Свалила Сэйити болезнь неизвестная. Ослаб, побледнел он, стало лицо его белее снега на вершине красавицы Фудзи. Увядал Сэйити, с каждым днем становилось ему все хуже и хуже. Сорвал порыв урагана прекрасный цветок, сказали бы в старину. Словно во сне проходили дни Гэнъитиро. Не мог он часто навещать возлюбленного, оттого еще тяжелее становилось у него на сердце. И на рассвете, и в сумерках думал он о Сэйити. Влажнее, чем шелковый рукав, что на заре бамбуковые заросли раздвинул, были рукава его спортивной куртки.
А в то время в Токио жил юноша из богатой и влиятельной семьи. Звали его Атобэ Кэйго. Подвержен он был западным влияниям, а потому величал себя Королем, а дом свой — королевством. Был он красив, образован, красноречив и держал себя с таким достоинством, что мог бы сойти за члена императорской семьи. Каждая столичная красавица мечтает о таком муже! К тому же слыл он превосходным игроком в теннис.
Дошли до него слухи о красоте и силе Гэнъитиро. И пришло в его сердце смятение. Любовь в нем вспыхнула к тому, кого он еще никогда не видел. И вознамерился Кэйго завоевать сердце Гэнъитиро. Отправил он в Канагаву письмо на бумаге с гербами, где в затейливых выражениях объяснялся в своих чувствах. Каждое слово свидетельствовало о его небывалой страсти. Но ответа не получил. Понял Кэйго свою ошибку и решил покорить Гэнъитиро своими способностями. И организовал дружескую встречу двух теннисных клубов. В назначенный день надел он шорты цвета отливающей на солнце лазури, футболку белее, чем вишен цвет. Волосы уложил на модный пробор и чуть подвил концы. Был он, по собственному скромному мнению, неотразим. И так отправился в Канагаву.
Еще сильнее разгорелась любовь в сердце Кэйго, едва увидел он Гэнъитиро в его шортах и футболке цвета осенних листьев. Душой и телом готов был ему отдаться. Пожали они друг другу руки и разошлись по разные стороны корта. Подбросил Кэйго мяч ввысь и ударил по нему ракеткой, что было сил, нарекая этот матч матчем любви.
Но проиграл Кэйго. Не знал он, что в сердце Гэнъитиро уже горит огонь любви и страсти. Неприступен и суров оказался Гэнъитиро. И действительно так силен, как о нем говорили. Вернулся Кэйго в столицу ни с чем. Но молва ходит, что недолго тосковал он о Гэнъитиро, пленила его красота и сила некоего Кунимицу, юноши строгого и холодного. И так же к теннису талант имеющего. Правду говорят, «еще не высохли слезы, а уже рождаются новые страсти. Как страшно все это!»
Не часто встретишь в нашем изменчивом мире таких верных юношей, как Гэнъитиро. Как не восхититься его сердцем!
Едва Нио закончил, как дверь клубной комнаты отворилась, и на пороге возникли Санада, Янаги и Ягю. Кирихара, красный, как вареный рак, попытался спрятаться за Джакала.
— Двадцать кругов вокруг корта! Тренировка началась десять минут назад! — грозный рык Санады подобно осеннему грому прокатился по комнате. Сверкнули очки Ягю подобно вспышке молнии на закате.
Сколько женщин пленилось его мужественной красотой! Некуда было ему складывать надушенные письма с сердечными признаниями. Кому же отдаст он свое сердце, гадали соседи. Но холоден и молчалив был Гэнъитиро, ни одной не написал в ответ ни строчки. Сама Оно-но Комати не смогла бы разжечь огонь в его сердце. Мало кто знал, но уже горела в его сердце страсть к юноше по имени Юкимура Сэйити, капитану их теннисного клуба. Изящным и тонким был Сэйити, словно молодой бамбуковый стебель. Так он был хорош собою, что невольно залюбуешься! Но не стоило обманываться внешней хрупкостью Сэйити. Так он был силен и опасен на корте, что прозвали его Ребенком Бога. Говорили, то бог войны Хатиман отдал своего сына на воспитание в мир людей.
Часто оставались они с Гэнъитиро вдвоем после тренировок, прятались от дождя под одним зонтом. Друг для друга не пожалели бы и жизнь отдать. Схоронившись от людских глаз, обменялись они клятвами и лишь ждали удобного случая, чтобы соединить свои изголовья, объятые любовным томленьем. Но «нет ничего более превратного, чем жизнь человеческая, более жестого, чем человеческая судьба». Свалила Сэйити болезнь неизвестная. Ослаб, побледнел он, стало лицо его белее снега на вершине красавицы Фудзи. Увядал Сэйити, с каждым днем становилось ему все хуже и хуже. Сорвал порыв урагана прекрасный цветок, сказали бы в старину. Словно во сне проходили дни Гэнъитиро. Не мог он часто навещать возлюбленного, оттого еще тяжелее становилось у него на сердце. И на рассвете, и в сумерках думал он о Сэйити. Влажнее, чем шелковый рукав, что на заре бамбуковые заросли раздвинул, были рукава его спортивной куртки.
А в то время в Токио жил юноша из богатой и влиятельной семьи. Звали его Атобэ Кэйго. Подвержен он был западным влияниям, а потому величал себя Королем, а дом свой — королевством. Был он красив, образован, красноречив и держал себя с таким достоинством, что мог бы сойти за члена императорской семьи. Каждая столичная красавица мечтает о таком муже! К тому же слыл он превосходным игроком в теннис.
Дошли до него слухи о красоте и силе Гэнъитиро. И пришло в его сердце смятение. Любовь в нем вспыхнула к тому, кого он еще никогда не видел. И вознамерился Кэйго завоевать сердце Гэнъитиро. Отправил он в Канагаву письмо на бумаге с гербами, где в затейливых выражениях объяснялся в своих чувствах. Каждое слово свидетельствовало о его небывалой страсти. Но ответа не получил. Понял Кэйго свою ошибку и решил покорить Гэнъитиро своими способностями. И организовал дружескую встречу двух теннисных клубов. В назначенный день надел он шорты цвета отливающей на солнце лазури, футболку белее, чем вишен цвет. Волосы уложил на модный пробор и чуть подвил концы. Был он, по собственному скромному мнению, неотразим. И так отправился в Канагаву.
Еще сильнее разгорелась любовь в сердце Кэйго, едва увидел он Гэнъитиро в его шортах и футболке цвета осенних листьев. Душой и телом готов был ему отдаться. Пожали они друг другу руки и разошлись по разные стороны корта. Подбросил Кэйго мяч ввысь и ударил по нему ракеткой, что было сил, нарекая этот матч матчем любви.
Но проиграл Кэйго. Не знал он, что в сердце Гэнъитиро уже горит огонь любви и страсти. Неприступен и суров оказался Гэнъитиро. И действительно так силен, как о нем говорили. Вернулся Кэйго в столицу ни с чем. Но молва ходит, что недолго тосковал он о Гэнъитиро, пленила его красота и сила некоего Кунимицу, юноши строгого и холодного. И так же к теннису талант имеющего. Правду говорят, «еще не высохли слезы, а уже рождаются новые страсти. Как страшно все это!»
Не часто встретишь в нашем изменчивом мире таких верных юношей, как Гэнъитиро. Как не восхититься его сердцем!
Едва Нио закончил, как дверь клубной комнаты отворилась, и на пороге возникли Санада, Янаги и Ягю. Кирихара, красный, как вареный рак, попытался спрятаться за Джакала.
— Двадцать кругов вокруг корта! Тренировка началась десять минут назад! — грозный рык Санады подобно осеннему грому прокатился по комнате. Сверкнули очки Ягю подобно вспышке молнии на закате.