В Нара неприлично жарко. От станции до отеля пятнадцать минут пешком. Через семь мне кажется, что я упаду, если не залезу под кондей. В номере, где нет свободного места, я падаю на кровать и засыпаю до ужина. В ресторан отеля я спускаюсь с открытием, переминаюсь с ноги на ногу на пороге. Они подают кайсэки-рёри в строгом порядке: ну знаете блюда в плошке, блюда в чашке, что-то жидкое, что-то мягкое. Обязательно рис, рыба, сакэ и сезонные овощи. (Яблочное сакэ лучше всего. Это я выясняю уже за завтраком, когда путаю его с яблочной — сывороткой. Это не сок, иероглифы расплываются перед глазами. Ну, яблочная сыворотка, наверное. Очень странная у них сыворотка.)

Нара похожа на один большой парк, такси уступают дорогу оленям, а за деревьями виднеются только крыши пагод. Вечерами я возвращаюсь в отель закоулками торгового квартала Нарамати, когда сувенирные лавки и крохотные забегаловки пустеют. В день перед отъездом мы разговариваем со странным дедом. Он смешной, но приставучий. Он делает характерный жест, когда называет имя Ельцина, показывая любителя выпить. Он говорит, что все мы хотим счастья, этим похожи.

Кансай гостеприимен. В Якусидзи меня встречают шумно и восторженно:

— У нас гостья из России!
— Вы из России?
— Эм, да.
— А щеки у тебя чего красные?
— Так жарковато у вас.
— Да? Ну как скажешь.

Старики смеются и отправляют меня смотреть выставку икэбан.

Возле станции Нисинокё пожилая пара изучает карту, им надо в Якусидзи, они не знают, как идти. Я показываю им дорогу, они смеются, и мы расходимся.